| — Понимаю, Савва Иванович, что случай редкостный... Но как бы не остаться у разбитого корыта. Уж больно намыкался, настрадался... И там, в императорском-то, работать не хочется, много зависти там и чинопочитания, а я этого не переношу... Однажды режиссер сделал мне замечание за то, что я в Новый год не съездил к директору и не расписался в «книге визитов». Но разве не унизительно выражать почтение начальству через швейцара? Есть и другие мелочи быта в нашем театре, которые просто тяготят меня... Артист должен быть свободным, независимым. Только тогда он что-то сделает свое... — После нашего театра вы там не уживетесь. Вы ведь чувствуете, какая у нас обстановка, все дружны, никто никому не завидует, всем хватает работы... А как весело было у нас несколько лет тому назад, когда мы только начинали! Как чудесно мы работали... Мы забывали обо всем, занимались и утром, и днем, и вечером, иной раз и ноченьки прихватывали... Порой так уставали, что хоть тут же ложись и отдыхай, сил не было. Что делать? Нужна разрядка, и вот я кричу: «Маэстро, сыграйте нам, пожалуйста, польку», и все подхватывались в танце... — Мамонтов улыбнулся.
— Куда только и усталость девалась! А потом с новыми силами принимались за работу. А иногда оставались и без обеда, так напряженно шла репетиция... Мне-то часто приходилось отлучаться по своим делам. Прихожу, вижу, умирают с голоду. Ну что тут с ними поделаешь? Незаметно покидаю репетицию, заказываю у Тестова самовар и огромные кулебяки, два дюжих мужика приносят весь этот обед прямо в репетиционный зал, и тут же начинается пиршество, с веселыми шутками, смехом... И усталости как не бывало... И снова, отдохнув, мы продолжали работу... Где вы, Феденька, найдете такие условия для творчества?
| 
